— Разрешите? — вмешался Гуров.
— Да-да, минуточку, — Драч перечитывал чей-то протокол допроса. — Минуточку, Лев Иванович.
— Вот так всегда, — шептал Крячко на ухо Орлову. — Я самолично убийство раскрыл, грядку мозолистыми руками перепахал, а они ягодки собирают.
— Молчи, Станислав, им сегодня все можно, — тихо ответил Орлов.
Заместитель прокурора огладил узловатыми пальцами бумаги, поднял взгляд на Гурова.
— У меня алиби Крупина сомнений не вызывает. Он ушел из дома до убийства.
— Обязательно, — Гуров кивнул. — Я обратил внимание на то, что Крупин попросил вахтершу открыть замок входной двери. Мы проверили: замок открывается свободно, и я насторожился. Крупину надо было иметь свидетеля своего ухода. В доме имеется задняя дверь, которая запирается на засов изнутри. Если его предварительно отодвинуть, то можно выйти из подъезда, обойти дом и вернуться незамеченным. Можно предположить, что юрист рассказал Крупину о звонке бухгалтера и о том, что покойный видел рабочего мебельного цеха на Белорусском вокзале в роли носильщика. Его разоблачение грозило провалом, и Крупин решил Байкова убить.
— Если так просто, шарахнул бы молотком, а не уходил, потом возвращался, — возразил Драч.
— Три человека видели, как Крупин пришел, надо было, чтобы существовал свидетель, который бы видел, как он вышел.
— Предположение.
— Верно, я и предполагал. Мне не нравился его демонстративный уход, возня с исправным замком, но на этом далеко не уедешь, тем более что не было мотива. Сначала Станислав нашел свидетеля, который видел, как Крупин в пять часов вернулся в квартиру Байкова. А чуть позже тот же Крячко нашел носильщика-рабочего, выявил мотив и замкнул цепь.
— Свидетель? — Драч взглянул на папку с бумагами, на Гурова. — На площадке три квартиры, мы опросили всех, никто никого не видел.
— Федул Иванович, поймите человека, который знает, какая возня происходила вокруг соседа, затем увидел, что к нему вернулся недавний гость, а чуть позже обнаружили труп. Человек стар и беспомощен. Захочет он идти свидетелем по делу об убийстве?
— Боевой генерал или его супружница, — пробормотал Драч. — А чего же вы, сукины дети, молчали?
— Потому что мы сукины дети и хотим, чтобы вы дернули всю цепочку транспортировки наркотика, а не оборвали одно звено.
— Дай закурить, Пинкертон, — сказал задумчиво Драч.
— Вы же «Беломор» предпочитаете, — Гуров протянул пачку «Мальборо».
— Где ж его взять? — Заместитель прокурора явно думал о предстоящем деле, взял сигарету не глядя. — Нету «Беломора», кончился. — Он прикурил, жадно затянулся и со злостью спросил: — А как все это доказывать?
Гуров пожал плечами, взглянул на Орлова, указал на выход.
— Федул, ты лишку хочешь, — сказал генерал. — Доказать не просто, но вполне возможно.
— А связь Крупина с наркотиками вообще не вяжется, — тоскливо произнес Драч. — Носильщик в жизнь не расколется… Хотя если наркотик в Европе примут и тамошние службы данный факт зафиксируют… А чемодан привез Депутат, и чемодан занес в купе носильщик, и раз вы это видели, то парню придется объяснить, где он данный чемоданчик взял…
Орлов выпустил из кабинета Гурова и Крячко, шагнул через порог, сказал:
— Господин заместитель прокурора, если вам очень тяжко станет, звоните, — и прикрыл за собой дверь.
Крячко сел за руль своего «Мерседеса», Орлов устроился рядом, Гуров на заднем сиденье.
— Сначала вас, Петр Николаевич? — спросил Крячко.
— Обязательно. — Орлов обернулся к Гурову: — Чего ты мне голову с этим армянином морочил?
— Успокаивал, отвлекал убийцу, виноват. Ты, Петр, прости меня, грешника. — Гуров прилег, сунул руку под голову, закрыл глаза.
Орлов вздохнул, долго молчал, услышав за спиной похрапывание, сказал:
— Ты, пожалуй, прав, Станислав, парня следует в санаторий определить.
— Я скажу Юдину, у него возможности огромадные, — ответил Крячко.
— Деньги — сила, — согласился Орлов. — Так за деньги и будете работать? — Он понял, что сказал глупость, и вновь вздохнул. — И верно оно, и не денешься никуда, однако обидно.
— Всем обидно, — согласился Крячко. — Мы и так на голом энтузиазме шкурой рисковали, нам эти наркотики даром не нужны.
— Я понимаю.
— Гуров по краю ходил. Если бы вы его видели, как он под стволом стоял…
— Представляю, Станислав, и чего ты оправдываешься?
— Я не оправдываюсь.
— Оправдываешься. Может, я в жизни ничего не понимаю и слаще морковки ничего не кушал, но, помяни мои слова, Гуров вернется.
— Он говорит, что это вряд ли.
— И ты вернешься, никуда вы не денетесь. Здоровый мужик может из дома, от детей, жены, ворчливых стариков к красивой бабе сбежать. Свобода! Красивая жизнь! Но ежели мужик — мужик, а не кузнечик, он непременно в семью вернется. Пусть в доме холодно и голодно, если он в нем вырос, то и деваться ему некуда.
Крячко остановил «Мерседес» у дома Орлова, тот вышел, огладил полированную дверцу, заглянул в салон.
— Красивая машина. Звоните! — хохотнул он и направился к подъезду.
— Типун тебе на язык! — Крячко мягко тронул с места, взглянул на спящего Гурова. — Генерал! Учитель! Да в гробу мы видали его ментовскую контору!
— Верно, Станислав. Только куда мы денемся? — пробормотал сонно Гуров и повернулся на другой бок.
Эпилог
Дума не лишила преступника права депутатской неприкосновенности и отказала прокуратуре в возбуждении уголовного дела.
Январь — март 1994 года. Москва
